Н. Аксёнова. О счастье

(1)В дет­стве я не­на­ви­де­ла утрен­ни­ки, по­то­му что к нам в садик при­хо­дил отец. (2)Он са­дил­ся на стул возле ёлки, долго пи­ли­кал на своём баяне, пы­та­ясь по­до­брать нуж­ную ме­ло­дию, а наша вос­пи­та­тель­ни­ца стро­го го­во­ри­ла ему: «Ва­ле­рий Пет­ро­вич, по­вы­ше!» (3)Все ре­бя­та смот­ре­ли на моего отца и да­ви­лись от смеха. (4)Он был ма­лень­кий, тол­стень­кий, рано начал лы­сеть, и, хотя ни­ко­гда не пил, нос у него по­че­му-то все­гда был све­коль­но-крас­но­го цвета, как у кло­у­на. (5)Дети, когда хо­те­ли ска­зать про кого-то, что он смеш­ной и не­кра­си­вый, го­во­ри­ли так: «Он похож на Ксюш­ки­но­го папу!»

(6)И я сна­ча­ла в са­ди­ке, а потом в школе несла тяж­кий крест от­цов­ской не­су­раз­но­сти. (7)Всё бы ни­че­го (мало ли у кого какие отцы!), но мне было не­по­нят­но, зачем он, обыч­ный сле­сарь, ходил к нам на утрен­ни­ки со своей ду­рац­кой гар­мош­кой. (8)Играл бы себе дома и не по­зо­рил ни себя, ни свою дочь! (9)Часто сби­ва­ясь, он то­нень­ко, по-жен­ски, ойкал, и на его круг­лом лице по­яв­ля­лась ви­но­ва­тая улыб­ка. (10)Я го­то­ва была про­ва­лить­ся сквозь землю от стыда и вела себя подчёрк­ну­то хо­лод­но, по­ка­зы­вая своим видом, что этот не­ле­пый че­ло­век с крас­ным носом не имеет ко мне ни­ка­ко­го от­но­ше­ния.

(11)Я учи­лась в тре­тьем клас­се, когда силь­но про­сты­ла. (12)У меня на­чал­ся отит. (13)От боли я кри­ча­ла и сту­ча­ла ла­до­ня­ми по го­ло­ве. (14)Мама вы­зва­ла ско­рую по­мощь, и ночью мы по­еха­ли в рай­он­ную боль­ни­цу. (15)По до­ро­ге по­па­ли в страш­ную ме­тель, ма­ши­на за­стря­ла, и во­ди­тель визг­ли­во, как жен­щи­на, стал кри­чать, что те­перь все мы замёрзнем. (16)Он кри­чал прон­зи­тель­но, чуть ли не пла­кал, и я ду­ма­ла, что у него, на­вер­ное, тоже болят уши. (17)Отец спро­сил, сколь­ко оста­лось до рай­цен­тра. (18)Но во­ди­тель, за­крыв лицо ру­ка­ми, твер­дил: «Какой я дурак!» (19)Отец по­ду­мал и тихо ска­зал маме: «Нам по­тре­бу­ет­ся всё му­же­ство!» (20)Я на всю жизнь за­пом­ни­ла эти слова, хотя дикая боль кру­жи­ла меня, как ме­тель сне­жин­ку. (21)Он от­крыл двер­цу ма­ши­ны и вышел в ре­ву­щую ночь. (22)Двер­ца за­хлоп­ну­лась за ним, и мне по­ка­за­лось, будто огром­ное чу­до­ви­ще, лязг­нув че­лю­стью, про­гло­ти­ло моего отца. (23)Ма­ши­ну ка­ча­ло по­ры­ва­ми ветра, по за­ин­де­вев­шим стёклам с шур­ша­ни­ем осы­пал­ся снег. (24)Я пла­ка­ла, мама це­ло­ва­ла меня хо­лод­ны­ми гу­ба­ми, мо­ло­день­кая мед­сест­ра обречённо смот­ре­ла в не­про­гляд­ную тьму, а во­ди­тель в из­не­мо­же­нии качал го­ло­вой.

(25)Не знаю, сколь­ко про­шло вре­ме­ни, но вне­зап­но ночь оза­ри­лась ярким све­том фар, и длин­ная тень ка­ко­го-то ве­ли­ка­на легла на моё лицо. (26)Я при­кры­ла глаза и сквозь рес­ни­цы уви­де­ла сво­е­го отца. (27)Он взял меня на руки и при­жал к себе. (28)Шёпотом он рас­ска­зал маме, что дошёл до рай­цен­тра, под­нял всех на ноги и вер­нул­ся с вез­де­хо­дом.

(29)Я дре­ма­ла на его руках и сквозь сон слы­ша­ла, как он каш­ля­ет. (30)Тогда этому не при­да­ли зна­че­ния. (31)А он долго потом болел дву­сто­рон­ним вос­па­ле­ни­ем лёгких. (32)Эта ночь пе­ре­вер­ну­ла моё пред­став­ле­ние об отце.

(33)...Мои дети не­до­уме­ва­ют, по­че­му, на­ря­жая ёлку, я все­гда плачу. (34)Из тьмы ми­нув­ше­го ко мне при­хо­дит отец, он са­дит­ся под ёлку и кладёт го­ло­ву на баян, как будто украд­кой хочет уви­деть среди на­ря­жен­ной толпы детей свою дочку и ве­се­ло улыб­нуть­ся ей. (35)Я гляжу на его си­я­ю­щее сча­стьем лицо и тоже хочу ему улыб­нуть­ся, но вме­сто этого на­чи­наю пла­кать.

(По Н. Аксёновой)*

* Аксёнова Нина – со­вре­мен­ный дет­ский поэт и про­за­ик.